Love is a crazy game (1 часть)

[kisaku1001]

Автор: Kisaku
Консультант и переводчик: Newdaydawn
Вид: фанфик
Жанр: romance
Пейринг: Лайсачек/Вейр, остальные обозначены
Герои: много
Рейтинг: PG-13
Предупреждение: слэш
Отказ от прав: все герои вымышлены, все сходства с реальными персонажами случайны.
Примечание автора: использование текстовых, фото и видеодокументов – всего лишь художественный прием!


Love is crazy game



Истинно говорю тебе, что в эту ночь, прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня.
(Мт 26:34)



- Да, "пусть людям запомнится его светлый образ". А то мне рассказали, что его в последнее время у горячих поклонников принято величать кем-то вроде пьяни подзаборной, которая не просыхает с самого дня рождения и позорится перед почтеннейшей публикой, фотографируясь без штанов.

- У некоторых "ярых поклонников" самый распространенный эпитет в его адрес - "гламурная пидовка".

- На диагнозы не сердятся. Клинику воспринимают как данность и учатся делать выводы и относиться к этому соответственно. Если у людей так проявляется "неземная любовь" - в перманентном желании унизить - то мне остается лишь развести руками.

- Джонни знает гораздо больше, чем может показаться. А то, что делает при этом морду кирпичом, - так это работа у него такая. Звездная.
(из сетевых блогов, 2010)


- Ты когда-нибудь влюблялся?
- Да, я влюблялся… несколько… несколько раз.
- Но у тебя не было длительных отношений?
- Нет. (трогает нос) Самые длительные отношения, которые у меня когда-либо были – это с мехом.
- Тебе нравится шопинг?
- Я люблю шопинг! Это лучше, чем секс.
(из интервью, февраль 2010)


- Джонни! Джонни! Джонни! Джонни! – неслось со всех сторон. – Джонни, повернись! Посмотри на меня, Джонни! Улыбнись! Эротичнее, Джонни!
И Джонни покорно растягивал губы в улыбке, поворачивался, принимал смешные красивые позы, выглядел соблазнителем то в одну, то в другую камеру, терпел потные, часто похотливые чужие объятия. Это была работа, за которую платили деньги, и немалые, и он старался делать ее так же хорошо, как и все остальное, ибо с детства был перфекционистом.
Он никогда не разглядывал фотографии с этих сессий. Это восторженные фанатки видели невероятно красивого, эпатажного, сексуально-соблазнительного молодого человека, неземное существо, эльфа и Принцессу в одном флаконе, Джонни же видел неловкого, стеснительного, зажатого провинциального мальчишку, в глазах которого притаились усталость и настороженность.

Впрочем, фансервис он обеспечивал им по полной. Пообниматься с Плющенко, порепетировать парное катание с Ламбьелем и отпихнуть, когда тот, забывшись, полезет целоваться, окончательно вскружить голову Жуберу, так, чтобы он, неожиданно осмелев, на глазах у тысяч зрителей решился приобнять Джонни за плечи, похихикать с Брэдли, позволить кому-нибудь потаскать себя на руках (от желающих не было отбоя), изобразить печенюшкой поцелуй, со всеми пококетничать, о каждом знакомом сказать нечто, что может быть истолковано как свидетельство некой особой близости. И умирать от смеха всякий раз, как фанаты бросались обсуждать очередного кандидата в «женихи».
Ситуация до смешного напоминала русскую игру в «колечко» (и еще больше, если иметь в виду, что именно будущего счастливого обладателя колечка фанаты и пытались вычислить). Про мелочи вроде всяких фотосессий в немыслимых платьях и туфлях на высоченных каблуках (да, навернулся пару раз, но искусство требует жертв) или вообще почти без ничего и говорить не приходится.

- Джонни, ты хоть когда-нибудь одежду носишь?
- Конечно, Галина. Это просто мои фанаты выбирают такие фото.
(из интервью, февраль 2010)

Если им так хотелось сочинять про него слэш, пусть сочиняют. Тем более, что некоторые рассказы и видеомонтажи и впрямь были недурны.
«Вы думаете, что знаете меня?» - забавлялся Джонни. – «Вы ошибаетесь. Смотрите, как много у меня лиц. Попробуйте узнать настоящее».


- Джонни, ты куришь?
- Нет, не курю. Я курил сигареты, но в привычку это не вошло.
(Вопросы и ответы, июль 2006)

- Я пью только шампанское.
(из интервью, 2010)

- Сейчас у меня действительно нет личной жизни. Если она будет, она будет частной, и я не буду о ней говорить.
(из интервью, декабрь 2006)

- И вообще я целуюсь только в щечку.
(из твиттера, июль 2010))

- Все равно у меня никогда не бывает секса.
(из интервью, 2010)

- По секрету – вообще-то я тихий и застенчивый.
(из твиттер-чата, июнь 2010)


Они никогда не верили ему, хотя он всегда говорил им правду. Ну… почти всегда. Как с этой дурацкой буквой D. Джонни честно ответил – он носит ее в честь песни Агилеры «Dirrty», но они, как всегда, не поверили очевидному объяснению, придумали ему тайную любовь, подыскали к ней пару фоток, - и бедный Микинс волей федерации попал под раздачу. Впрочем, федерация все рассчитала верно: в ход пошли и имя, начинавшееся с буквы Д, и интерес к русскому языку (о том, что Микинс лет с двенадцати тренировался с русской партнершей у русских тренеров, фанаты предпочитали не знать), и то, что Дрю был другом Джонни и жил в Бостоне… Опять же, то, что у них почти не было возможности встречаться, и что у него вообще был другой парень, те, кто в курсе, предпочитали обходить молчанием. Федерация сделала ход конем, и почти полное отсутствие компромата объясняла через «сведущих людей» собственным же запретом. Запрет и впрямь был, да только фанаты, как всегда, не там искали.

Кого только не числили его любовниками, каких только мерзких похождений ему не приписывали! Временами не спасало даже чувство юмора, и становилось просто тошно. Ну почему эти люди не желали видеть того, что лежало у них прямо под носом? Почему никто не задавался вопросами: а куда, собственно, мгновенно деваются из сети все записи с награждений США? Почему так безжалостно искромсаны все церемонии, где на подиуме стояли Джонни и Эван? Почему их страсти по накалу не уступают Шекспиру или Мэриме?
Почему никто не видел, что фотографий Джонни с Эваном все-таки гораздо больше, чем с Микинсом, не замечал обожающих взглядов Мангуста, их счастливых – до определенного момента – глаз? И неужели никто не обращал внимания, как меняется в лице Джонни, когда его вдруг спрашивают о Лайсачеке – даже сейчас, когда он вроде бы уже научился носить маску? Самому Джонни собственное лицо казалось открытой книгой - да и никого из близких он бы не обманул, как не обманул бы и Мангуста. Как и Мангуст не обманул бы его.

И неужели не слышали они, как Джонни раз за разом, наплевав на природную стеснительность и обещание не говорить о личной жизни, признается: у меня почти нет секса? Потому что в его жизни всего одна любовь, а секс без любви отпугивает его и кажется ему, чистюле, отвратительно грязным. Потому что в душе он по-прежнему провинциальный, стеснительный, романтичный мальчишка, который читает молитву перед сном.
Это же было так очевидно… Но ни журналисты, ни фанаты не искали легких путей и игнорировали все подсказки, которые, подобно мальчику-с-пальчик, разбрасывал Джонни. Он подозревал, что скажи он им завтра правду прямым текстом – и тогда найдутся такие, кто не поверит и станет искать собственное толкование его словам. Не про таких ли людей было сказано: они своими глазами смотрят, и не видят; своими ушами слышат, и не разумеют?

***

Мама Эвана Таня сказала, что ее сыну всегда блестяще удавалось вести двойную жизнь: "Он умел удачно разделять свою жизнь в фигурном катании и жизнь в школе".
Эван: "Долгое время многие мои друзья даже не знали, что я был фигуристом, а те, что знали, не предполагали масштабность всего этого - что я ездил по всему миру, чтобы соревноваться".
(из статьи, 2010)

Сам себя Эван характеризует как сорвиголову.
“Всегда любил скорость”, - говорит он. Когда ему было шесть лет, он погрузился на байк и покатился под гору неподалеку от своего дома. Упал, и в итоге пришлось накладывать на голову швы.
(из интервью, май 2006)

- Когда ты соревновался с Эваном Лайсачеком в первый раз?
- На чемпионате США 1999 года. Мы были юниорами.
(из интервью, март 2007)


В том году оба они еще пребывали в уверенности, что влюбляться положено в девочек – и, может быть, даже слегка влюблялись в одноклассниц или подруг по команде. Воспитанным в приличных семьях мальчикам, где понятия «бог», «библия», «молитва» были так же естественны, как слова «мама», «папа», «жизнь», мальчикам с детства было привито и понимание греха. Да и, если честно, прельститься друг другом в тот год они едва ли могли: один худющий как спичка, похожий на еврейского мальчика времен холокоста, второй кудряшками и упрямством смахивал на барашка.

Они были разными от и до: один родился на ферме, второй в мегаполисе; у одного вполне успешная семья, у второго отец-инвалид и замотанная мать, вкалывающая на двух работах; у одного брат, у второго две сестры; один светленький, второй темненький; и даже их веры были враждебны. Впрочем, настоящего соперничества в тот год не получилось – Эван получил золотую медаль, а Джонни даже не попал на пьедестал, и, собственно, расстановка сил была определена именно на том чемпионате – не так часто Джонни удавалось обойти Эвана. Год спустя история повторилась.

Первый раз они по-настоящему столкнулись в 2001-м, когда Эван два раза подряд проиграл Джонни.


***

11 сентября 2001 года в 2 часа ночи Джонни вернулся с Игр доброй воли, которые проходили в Австралии. На пути туда он летел таким же рейсом 11 Бостон-Лос-Анджелес, который первым врезался в башню. А в самолете, который рухнул в Пенсильвании, находился брат его подруги, он был одним из тех, кто пытался остановить террористов. Рейс этот летел из города Ньюарк, где на тот момент жил Джонни, а разбился в его родном штате.
(из сетевых дневников)


А потом в страну пришел страх. После 11 сентября Америка будто оцепенела, охваченная ужасом; на страницах газет и журналов, в телепередачах и в соседних лавочках, даже в школах и на тренировках – только и разговоров было, что о террористах и угрозе мирового терроризма.
Федерация фигурного катания Америки приняла решение: в сезоне 2001-2002 отменить юниорские этапы Гран-При.
Впрочем, Эвана это мало коснулось, в том году травма за травмой преследовали его, особенно долго пришлось лечить перелом ребер, так что тренироваться удавалось лишь от случая к случаю.
А тут еще мама не давала покоя.
- Ты же не собираешься провести всю жизнь на льду? – говорила она. – Ты знаешь, чем часто заканчиваются карьеры даже самых выдающихся спортсменов. Ты же не хочешь превратиться в беспомощного инвалида, как отец Вейра? Или спиться от ненужности? Ты должен получить хорошее образование, Эван, чтобы потом занять достойное место в жизни.
Эван признавал ее правоту и усиленно занимался, тем паче, что до выпуска оставалось всего два года.

В том сезоне они встретились лишь однажды – на ЧСША, где Эван занял вполне предсказуемое двенадцатое место, безнадежно отстав от Джонни, стремительно подбиравшегося к пьедесталу.
К шестнадцати годам Эван окреп и очень похорошел, превратившись в одного из самых симпатичных ребят среди юниоров. Отражение в зеркале больше не смущало видом мальчика из еврейского гетто. Некоторая зажатость и подростковая застенчивость как-то незаметно уступили место открытости, уверенности в себе, к тому же на ЧСША выяснилось, что Эван наконец-то перерос Джонни, что его несказанно обрадовало. И хорошенький, как куколка, Джоник, вокруг которого табунами вились и парни, и девчонки, в свои семнадцать выглядевший едва на пятнадцать, наконец обратил на него внимание.

Их поселили в одном номере. После тренировок Джонни ускакал к своим подружкам, и Эван, все еще чувствовавший себя неважно и прилегший с книгой, слышал в коридоре их звонкие голоса, чередовавшиеся со взрывами смеха. Он напрягал слух, пытаясь понять, о чем они говорят, над чем смеются. Больше всего ему сейчас хотелось бы оказаться в их компании. В его компании.
Джонни вернулся в номер только после отбоя. Эван, так и не продвинувшийся ни на одну страницу, наблюдал сквозь ресницы, как он ходит по номеру, раскладывает вещи, слушал, как он плещется под душем, что-то напевая, и сердце его сладко сжималось и билось часто-часто, как после произвольной.
Наконец угомонился даже Джонни. Нырнул под одеяло, выключил свет, поворочался, и чуть погодя Эван услышал дружелюбное:
- Good night!
- Good night, Johnny! – откликнулся он, вглядываясь в темноте в смутные очертания легкой фигурки.

Все замерло, затихло в ожидании утра. Эвану не спалось – его и так часто мучила бессонница, а тут на расстоянии каких-нибудь полутора метров спал человечек, занимавший все его мысли. Впрочем, Джонни тоже не спал, крутился с боку на бок, и наконец встал. Эван не сводил с него глаз, наблюдая, как он, в своей смешной пижаме, бредет к окну, как с ногами забирается на подоконник и задумчиво смотрит на полную луну. Ночная владычица заливала изящную фигурку нереальным, призрачным светом, заставляя сиять белую кожу и светлые кудряшки, и Эван окончательно уверился в том, что давно подозревал: Джонька не земное существо, а по меньшей мере потомок эльфов.

Поколебавшись, он встал и тоже подошел к окну. Джонни вопросительно глянул через плечо своими глазищами в невозможных ресницах, которые тени от луны делали еще роскошнее.
- Не спится? – Эван присел рядом, больше всего опасаясь, что этот эльф сейчас фыркнет и уйдет.
- Неа, - покачал головой Джонни и улыбнулся. – Я псих. У меня и так-то с тринадцати лет бессонница, а перед соревнованиями особенно. А сам чего не спишь?
- Та же фигня, - деланно-небрежно ответил Эван.
- А я думал, у тебя нервы крепкие, - удивился Джонни. – Всегда завидовал – мне бы так.
- Да нет, - улыбнулся Эван. – Я просто хорошо умею скрывать. А так тоже – псих.
Неожиданное сродство сразу сделало их ближе.

- Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросил Джонни. – Залечил травмы?
Кому другому Эван в жизни бы не стал ничего объяснять, ограничился бы мужественным «ноу проблем», и все. Но Джонни смотрел с таким искренним участием, что Эван вдруг принялся выкладывать ему то, что никому никогда не говорил: о сломанных при падении ребрах, о том, как выматывает, когда тебе при каждом вздохе словно спицы в легкие втыкают, о травме бедра… Джонни сочувственно кивал и поддакивал – ему все это было очень понятно и близко. Наконец Эван спохватился.
- Ох, извини. Не знаю, что на меня нашло. Я вообще-то о таких вещах ни с кем не говорю.
- Ничего, - хихикнул Джонни. – Мне многие рассказывают такое, что больше никому не говорят. Все дело в моем сногсшибательном обаянии.
Оба рассмеялись.
Джонни опять отвернулся к окну. Эван искоса наблюдал за ним. Я хочу быть таким, как ты, тянулся он к зеленоглазому мальчику всей силой желания. Научи меня быть таким же веселым и добрым, научи любить людей, как ты. Будь со мной.

Пауза затягивалась, грозя перерасти в неловкую, и Эван решился ее нарушить.
- Тебе бывает одиноко?
- У меня много друзей, - уклончиво ответил Джонни.
- Я не об этом. Друзей и у меня хватает, но все равно. Ты же не спишь вместе с друзьями? - Джонни проигнорировал замаскированный вопрос. – Когда приходит ночь, и бессонница, и в мире только ты и луна… тебе не одиноко?
Джонни помолчал, видимо, решая, довериться ему или нет.
- Когда мне одиноко, я играю. Вот так. - Он замысловато переплел пальцы и кивнул на пол. – Видишь?
Тень от рук на полу ожила, обрела лик, моргнули глаза, смешно зашевелилась челюсть… Мальчишки снова засмеялись.
- Здорово! А еще?
Тень изменила очертания, замахала крыльями.
- Угадай, кто это?
- Лебедь!
- Правильно. А это?
- Мм… Летучая мышь.
- Молодец… - Джонни глянул на Эвана с легким удивлением. – Эту фигуру я сам придумал. Мне это нравится. Иногда я разыгрываю целые спектакли… если уснуть не получается.
- Научи меня, - попросил Эван.
- ОК, - легко согласился Джонни. – Но не сегодня. Нам пора принимать снотворное, если мы хотим хоть немного поспать.
- Ну давай примем, а пока оно не начало действовать, ты меня поучишь.
Джонни хихикнул.
- Оказывается, ты не только на льду можешь быть чертовски убедительным.
Рассмеялся и Эван, легко соскочил с подоконника.
- Принести тебе таблетку? Где они у тебя лежат?
- Нет, лучше я сам.

Транквилизаторы на соревнованиях – дело обычное, как и бессонницы, и истерики. Нагрузка на психику так велика, что спортсмены все время балансируют на грани срыва. Кто-то умеет с этим справляться, кто-то нет – в конечном счете именно это умение определяет исход соревнований, техническое мастерство отступает на второй план.

Они приняли свои таблетки, и Эван направился было к окну.
- Давай здесь! – Джонни включил настольную лампу и забрался на кровать. – Здесь гораздо лучше… - пробормотал он, сосредоточенно наблюдая за метаморфозами тени на стене.
Эван несмело присел на край постели.
- Ну, с кого начнем? – весело поинтересовался Джонни и попрыгал на постели. Та мягко качнула невесомое тело.
- Нуу… давай с собаки.
- Смотри – складываешь руки так… пальцы сюда… ага… Гав, гав!
Мальчишки покатились со смеху.
- А вот так – это кто?
- Корова!
- Муу! – и «корова» на стене наклонила голову и повела рогами.
Эван легко включился в игру.
- А если так? Это что?
Джонни с комичной серьезностью разглядывал тень.
- Задница?
- Джонни!
Они расхохотались в голос и зашикали друг на друга. В коридоре послышались шаги, и, прежде, чем Джонни успел опомниться, Эван протянул руку и выключил лампу.
- Ты что делаешь? – прошипел Джонни и снова прыснул.
От того, что приходилось сдерживаться, смех становился просто неудержимым.
- Тихо!
Они прислушались. Шаги протопали мимо.
- Уфф! – выдохнул Джонни и сладко зевнул. Эван сразу слез с его постели.
- Пора спать.
- Ага, - сонно согласился Джонни, взбивая жесткую подушку. – Спокойной ночи.
- Спокойной ночи, Джонни. Спасибо, что научил меня.
- Ой, да не за что… - пробормотал Джонни, натягивая на плечи одеяло.
Помедлив возле него еще чуть-чуть, отправился спать и второй мальчик. Он думал, что Джонни давно уже спит, как вдруг из темноты донеслось:
- Эван, а что это было?
- Сердце. А что, не похоже?
- Похоже. Я просто пошутил.
- Аа. – Эван улыбнулся. Он подождал еще немного, но вскоре по ровному дыханию понял, что Джонни спит. Только тогда закрыл глаза и он.


Из Лос-Анджелеса Эван привез тайну. Тайна эта заставляла его, всегда такого деятельного, надолго застывать с мечтательным видом.
- Похоже, Эван влюбился! – как-то за ужином объявила старшая сестра, понаблюдав, как он уже полчаса отрешенно ковыряет котлету. – Братец, колись, кто она?
Эван так покраснел, что всем стало ясно – сестра попала в точку. Тут же посыпались шуточки домочадцев.
- Она хорошенькая? – распахнула глаза младшая сестра.
- Это фигуристка? – хохотнул отец. – Удачи, сын, только смотри, не наделай глупостей.
- Это, должно быть, Саша или Танит, - высказала догадку мама, от которой не укрылось, к какой компании предпочитал присоединяться сын на чемпионате.

Кое-как закончив ужин, пунцовый от смущения Эван поспешил ретироваться в свою комнату. Включил Спирс, упал ничком на тахту, спрятав горящее лицо в подушки. Интересно, что бы они сказали, если бы узнали правду? Он подумал, что не уверен, что действительно хочет это услышать, а значит – никто ничего не узнает. Ему не привыкать вести двойную жизнь, в школе практически никто понятия не имел, что бок о бок с ними учится будущее фигурного катания Америки, чемпион и серебряный призер весьма серьезных соревнований. Если узнают, спокойной жизни придет конец, а зачем ему это?

Летом он попросил своего тренера Виктора поставить показательный номер на песню Стинга «Desert Rose».
This desert flower
No sweet perfume ever tortured me more than this
Sweet desert rose
This memory of Eden haunts us all
This desert flower, this rare perfume
Is the sweet intoxication of the fall.

Но главные слова в песне пелись на чужом языке:
My life is for you
And no one other than you.
Эван тренировался теперь еще усерднее, чем раньше, надеясь исполнить номер на показательных выступлениях так, чтобы Джонни непременно обратил внимание. Он не сможет не понять… Эван поможет ему догадаться.
Однако, располагает, как известно, не человек. В следующем сезоне серьезные травмы преследовали Джонни. По деланно-равнодушному лицу Эвана никто бы не догадался, что творится у него в душе, когда фигуристы обмениваются новостями, и Саша, округляя и без того круглые глаза, рассуждает о разрыве мышц, «расколотой голени», стрессовом переломе и хрупком телосложении Джонни. Слушать это было почти физически невыносимо. Эван предпочел бы сам пройти через эти муки, чем знать, что в далеком Ньюарке плачет от боли хорошенький зеленоглазый мальчик.


***


- Я бы сказал, что если вы никогда не падали лёд, не зная, что это случится – что вы упадёте – тогда вы не знаете, на что это похоже. Когда вы не знаете, что упадёте, вы не можете сконцентрироваться, сгруппироваться; я очень худой, мои бёдра – одни косточки, и, я скажу вам, это больно. Ощущения – как будто всё разрывается, раскалывается. Мне все равно, если фанат или агент, тренер или репортер, если кто-то бросает обвинения в мою сторону, я бы только попросил их сначала подумать. Я катался на Олимпиаде, имея мононуклеоз, Эван катался в Турине, будучи при смерти, накачанный растворами. Есть испытания, которые ты можешь преодолеть, есть те, которые не можешь.
(из интервью, 2006)

- Когда ты приземляешь двойной или тройной прыжок, то чувствуешь себя так, словно масса твоего тела увеличивается в 400 раз, и на нее давит тысяча атмосфер. Даже если ты весишь 70 фунтов – это все равно много. Прыгать многооборотные прыжки очень сложно. Именно поэтому фигуристы так рано уходят из большого спорта. Именно поэтому в свои 25 я уже стар для него".
(из интервью, 2010)


На самом деле фигурное катание - это постоянная борьба не только и не столько с соперниками. В первую очередь это борьба с собой, со своим страхом. А еще – это постоянная борьба с болью.
Вы думаете, это легко – падать на твердый лед? Попробуйте хорошенько разбежаться, подпрыгнуть и приземлиться на пятую точку, и тут же вставайте и повторите усвоенный урок. Вот так учатся прыгать. И даже если фигурист наконец научился приземляться, вы думаете, проблемы закончились? Час за часом, день за днем, год за годом: разбег-толчок-приземление. Представьте, что по вашим ногам периодически бьет молот весом 60-70 килограмм помноженных на ускорение. Как долго выдержат ваши хрящи? связки? нервы? мышцы? В конце концов от постоянной перегрузки начинают разрушаться даже кости. Рвутся мышцы.
Вы можете себе представить, как это – ваши мышцы, плотные куски мяса, разрываются от напряжения? А вы кое-как залечиваете (а то и не залечиваете) травмы, вас накачивают лекарствами так, что вы в буквальном смысле слова не чувствуете под собой ног, и вы идете выступать. Тело вас не слушается, отказывает, но вы превозмогаете себя и боль, только чтобы однажды услышать, как вас назовут деревянным, корявым, психом и плаксой. И какое-нибудь ничтожество, не совершившее в жизни ничего путевого (ну разве что сумевшее зачать ребенка), будет глумиться: не можешь быть настоящим мужчиной, так убирайся, не позорь свою страну.
И знаете, эта боль покажется вам еще страшнее.

Эван и Джонни в 2003 году




Часть 2