Love is а crazy game (4 часть)

[kisaku1001]

IFS: Что примечательного или неожиданного принесла тебе Олимпиада?
Вейр: До Турина я вовсе не был близок с Эваном Лайсачеком. Мы подружились в этой поездке. Я рад, что отныне у меня в сборной есть друг.
(из интервью, март 2006)

- Я никогда не буду таким "солнечным", как, скажем, Эван Лайсачек, потому что такова его личность на льду, и ему так удобно.
- Тебе совсем не нравится Эван Лайсачек, не так ли?
- Я уважаю Эвана, очень. Он хороший фигурист с массой великолепных качеств. Вне катка он очень хороший парень. Мы соперники, поэтому я не собираюсь быть его лучшим другом, но я думаю, он отличный и талантливый парень.
(Вопросы и ответы, апрель 2006)

На международных соревнованиях фигуристов, соревнующихся в одной и той же дисциплине, Федерация ФК США редко селит вместе в одном номере.
(из статьи, 2009)

- Столкнуть лбами Эвана и Джонни – любимое занятие американских журналистов.
- Чуток это не вписывается в то, что Джонни обитал в Турине с Эваном в одной комнате, и особо по этому поводу ни тот, ни другой не переживали. =)
(из сетевых дневников, 2008)


Как утверждает Джон Джексон, автор книги о фигурном катании "On Edge: Backroom Dealing, Cocktail Scheming, Triple Axels, and How Top Skaters Get Screwed", этот спорт представляет собой "ментальную игру", в которой все взаимосвязано.


Игру придумал Эван. Собственно, идея была стара как мир – еще древние пытались донести до зрителей некие послания с помощью танца. В фигурном катании, где у спортсменов каждый год новый танец, она давно прижилась: танцем признавались в любви, проклинали, говорили о счастье и разбитом сердце. Но Эван и Джонни пошли еще дальше, и решили задействовать СМИ. В любое интервью можно вставить фразу или жест, который будет понятен только тому, кому адресован. А понимание, что они играют друг с другом на глазах у ничего не подозревающих миллионов зрителей, только добавляло адреналина и делало игру еще более притягательной.
В 2005-м, когда Джонни превратился в «Лебедя», в арсенале КэКовских жестов Эвана появился новый. Собственно, сам жест новым не был, назывался «перевернутая черепаха» и должен был сообщать о неуклюжести и смущении, но Эван сказал, что ничего подобного, никакая это не черепаха, а очень даже симпатичная птичка. А коль скоро он близко знаком с одним славным лебедем, то обязательно передаст ему привет прямо с олимпийских прокатов – вот так. И он изобразил, как его птичка машет крылышками. А еще вот так – Эван показал, как будто сжимает что-то в руке.
- А это что такое? – озадачился Джонни, со смехом выслушивающий его рассуждения.
- Что, неужели непонятно? – сделал вид, что оскорбился, Эван.
- Неа! – помотал головой Джонни, очень преданно взирая на него очень честными глазами и изо всех сил стараясь не расхохотаться.
- Эх ты! – Эван потрепал любимые кудряшки и напел:
«At the windows
Show everyone my heart
Which you set alight…»
Это были слова из его любимого показательного номера «Time to say goodbye» - «Из окна покажу всем мое сердце, что зажег ты».
- Чем телевизор не окно? – он не выдержал и сгреб Джонни в охапку.
- Ничем, - согласился тот. Он не возражал.


- Джонни, а почему именно Лебедь?
- Разве ты не знаешь? У ангелов лебединые крылья…


Эван вернулся с тренировки. Джонни полулежал на кровати и слушал очередную классику.
- Опять ты эту нудятину слушаешь? – Эван плюхнулся на кровать рядом с ним. Джонни картинно возвел глаза к потолку.
- А ты опять демонстрируешь свое невежество? Ты знаешь, что это за музыка? Это самая известная часть из балета «Шехерезада», а называется она «Юные принц и принцесса».
- Совсем как мы, - Эван привалился к стене рядом с Джонькой.
- Угу… - тихонько выдохнул тот и положил голову ему на плечо. Эван приобнял его, уткнулся носом в мягкие завитки на макушке. Джонни покопошился, как котенок, устраиваясь поудобнее.

- My little swan… - улыбаясь, произнес Эван с нарочитым русским акцентом. Джонни хихикнул, извернулся и изучающе посмотрел на него.
- А ты… а ты мангуст! – объявил он.
- Я… кто? – не понял Эван. – Мангуст – это кто?
- Ты что, Киплинга в детстве не читал? – вытаращился Джонни. – Мангуст, Ваня, это бесстрашный, ласковый и преданный зверек… прямо как ты!
- Читал, только «Маугли», - пожал плечами Эван. – Мама не любит его, говорит – великоимперское мышление.
- А «Рики-Тики-Тави»?
- Да как-то не пришлось... А о чем это?
- Понимаешь, когда-то человеческая семья подобрала детеныша мангуста… - тоном сказителя начал Джонни. - Так вот, мангуст – это зверек, похожий на куницу… ты знаешь, кто такая куница? …и на кошку. Короче, на тебя! – Джонни рассмеялся. Глядя на его сияющую мордашку, засмеялся и Эван, и притянул его поближе.

- Погоди, я еще не закончил! А ценят мангустов за то, что они уничтожают змей. Вот. Мангуст полюбил своих людей глубокой трепетной любовью. Но во дворе дома, где они жили, обитали Наг с Нагайной – гремучие змеи, которые хотели уничтожить всю семью. Однако отважный мангуст вступил в бой и спас людей!.. Слушай, ну чего ты так на меня смотришь, а?
- Джонни, ты явно переслушал Шехерезады, - ухмыльнулся Эван.
- Да ну тебя! – смутившийся Джонни шутливо шлепнул его ладошкой по груди. Эван поймал изящную, девчачью, руку и поднес к губам.
- Благодарю вас, ваше высочество! – он принялся покрывать поцелуями каждый пальчик. – Откуда ты, Джонька, столько знаешь?
- Читать нужно, Лайсачек, не только то, что по программе задают, - насмешливо муркнул Джонни. – И слушать не только музыкальное сопровождение для произвольной.
- Я еще Спирс слушаю, - усмехнулся Эван.
- Послушай Агилеру, - хихикнул Джонни. – Для общей эрудиции.

Могли ли быть минуты слаще, чем эти: лежать после тренировки в благодатной истоме, прижимая к себе своего ангела, вдыхать его небесный запах (и почему от Джоньки вечно так вкусно пахнет, как там выразилась поклонница – «радугой и ангелами»?), ласкать губами его шелковистую кожу, и ни о чем не думать… Но спокойствия Джонни хватило ненадолго.
- Ты знаешь, - шевельнулся он, - зря твоя мама так о Киплинге. У него есть отличные вещи. Как тебе вот это:
Южных звезд искристый свет,
За кормой сребристый след,
Как дорога в небосвод.
Киль взрезает пену волн,
Парус ровным ветром полн,
Кит дробит сверканье вод...
- Волшебно… - искренне ответил Эван, всего на секунду прерывая свое восхитительное занятие. Впрочем, он не был уверен, к чему больше относится его определение.
- А еще мне очень нравится вот это:
Враг Человеческий сплюнул слегка - забот его в сердце несть:
"У всякой блохи поболе грехи, но что-то, видать, в тебе есть!
Не дух ты, не гном ты, не книга, не зверь, держал он далее речь,-
Ты вновь обрети человечье лицо, греховное тело сиречь.
Я слишком с Адамовой плотью в родстве, шутить мне с тобою не след.
Ступай хоть какой заработай грешок! Ты - человек или нет!
Спеши! В катафалк вороных запряги. Вот-вот они с места возьмут.
Ты скверне открыт, пока не закрыт. Чего же ты мешкаешь тут?
Даны зеницы тебе и уста, изволь же их отверзать!
Неси мой глагол Человечьим Сынам, пока не усопнешь опять:
За грех, совершенный двоими вдвоем, поврозь подобьют итог!
И... Да поможет тебе, Томлинсон, твой книжный заемный Бог!"
- Боже! – Эван уже несколько секунд как забыл, чем занимался, изумленно слушая Джонни. – И ты все это помнишь!
Джонни рассмеялся.
- Или вот тоже прелесть: Небо пенилось полночи,
Как зальделый демисек,
Разлетясь в куски и клочья,
Громом харкая на всех;
А когда миров тарелки
Косо хрястнули вдали,
Я не склеил их - сиделки
Больно шибко стерегли.

Твердь и Землю озирая,
Ждал я милости впотьмах -
И донёсся глас из рая
И расплылся в небесах,
Как дурацкая ухмылка:
"Рек, рекаши и рекла",
И луна взошла - с затылка -
И в мозгу всё жгла и жгла…

- Джонни, остановись! – возопил Эван и попытался закрыть ему рот ладонью.
- Блин, Эван, не мешай! – Джонни с хохотом отбивался и выворачивался. - В лютой тишине гордячкой
Крошка звёздочка зажглась
И, кудахча, над горячкой
Издеваться принялась.
- Лебедь, это у тебя горячка! – Эван задыхался от смеха, и потому ему никак не удавалось справиться с Джонни.
- Встали братцы и сестрицы,
И, мертвее мертвеца,
Я ничем не мог укрыться,
Кроме ярости Творца.
День взошёл в пурпурной тоге -
Мук неслыханных предел.
Я мечтал теперь о Боге
И молился, как умел… Мангуст!.. Ай!..

- Молилась ли ты на ночь, Дездемона? – загробным голосом вопросил Эван, которому наконец удалось подмять его под себя.
- Мочилась ли ты на ночь… Ааа! Пусти меня, недостойный представитель семейства виверровых!
- Ах так? Ну берегись, достойнейший представитель семейства вейровых!..


- Я был упавшим ангелом, как и любой спортсмен: сегодня ты на вершине, завтра ты делаешь ошибку, и все тебя ненавидят.
(из интервью, февраль 2010)

- Он катается расслабленно, как лебедь на воде.
- Джонни Вейр обладает огромным талантом, но только с его помощью он не станет победителем.
- Он что, сумасшедший?
- Он не может кататься как мужчина, он не может кататься как женщина.
- Джонни Вейр – это худший вариант из тех, кого американское фигурное катание может предложить в качестве образца для подражания.
(из американской прессы, 2006)


Наверно, и впрямь каждый получает от жизни тем же концом по тому же месту. Не раз и не два Джонни с горечью думал, что, не зарази он Эвана на олимпиаде «болезнью поцелуев», оба они могли бы тогда стать призерами, и их жизнь сложилась бы совершенно по-иному. Однако поди ж ты... Кто ж мог тогда знать, что то, что Джонни ощущал как привычное простудное недомогание, Мангуст перенесет настолько тяжело.
Даже когда он сорвал несколько элементов в короткой и занял десятое место, никто еще и предположить не мог, что через несколько часов у него откроется рвота, и он сляжет с высоченной температурой, а отказ сняться с соревнований приведет немного позже к осложнению в виде пневмонии.

Весь день между прокатами, пока Эван чуть не при смерти лежал с капельницами в обеих руках, и вокруг него суетились врачи, Джонни сходил с ума от беспокойства. И ведь он даже не мог просто быть рядом. С другой стороны, он тоже чувствовал себя плохо, но абсолютно никому не было до него дела, и это было обидно – как-никак, он один из основных претендентов на медали. Даже когда на катке ему понадобилась помощь врача, пришлось обратиться к русским, потому что его тренировку американские чиновники просто проигнорировали.
Как всегда на соревнованиях, его мучила бессонница, усугублявшаяся неудобной постелью и раздражением от грязи в номерах. Он с такой надеждой ждал эту олимпиаду, предвкушал, как они будут болтаться по магазинам и проводить вечера в своем номере вместе с Эваном, а теперь вся атмосфера олимпийской деревни пропиталась тоскливым ожиданием, липким страхом за любимого человека, страхом перед произвольной, перед четверным прыжком... Олимпиада недобро нависла гигантской чернильной тенью и поджидала очередную жертву.
В таком вот нервозном состоянии Джонни еще приходилось давать интервью, и он выплескивал все свое раздражение, не задумываясь о последствиях. Ох как потом ему припомнили те неосторожные речи!

Насколько шатко его положение, он осознал в день произвольной, когда выяснилось, что расписание автобусов, следующих от олимпийской деревни до ледового холла, изменилось, а его никто и не подумал поставить в известность. Джонни занервничал, потерял много времени, разыскивая такси, с большим опозданием приступил к разминке, и в результате чуть не сорвал прокат. Отрыв в короткой позволил ему не упасть ниже пятого места, но это было совсем не то, на что рассчитывали и он сам, и федерация, и болельщики. Эван же, который, превозмогая слабость, вышел на лед, откатался так вдохновенно, что занял в произвольной третье место, и в результате обошел Джонни. Лишь понимание того, что Эваном двигала именно любовь к нему, могло утешить Джонни, и когда его вызвал к себе Райт и устроил разнос, он не стал молчать - припомнил и плохие условия, и отсутствие врача, и то, что ему не сказали об измененном расписании…
- И вообще, баллы не имеют никакого значения! Пятое место – совсем не плохой результат!
Баллы не значили ничего. Главное было то, что Эвану стало легче, и он шел на поправку, хотя шопинг и посиделки в барах накрылись медным тазом.
Райт ответил так, как он и ожидал:
- Ошибаешься, детка. Имеют, еще как имеют! Это не только твоя зарплата, это твоя судьба.
- Опять угрозы? Я тебя не боюсь, - фыркнул Джонни.
- Знаешь что, мой милый…
- Я не твой милый!
Райт недобро посмотрел на Джонни.
- Смотри не пожалей.
- О таком старом пердуне? – засмеялся Джонни. – В отличие от тебя, мне есть, с кем спать.
- Это ненадолго. Если не будешь вести себя как следует, пеняй на себя. Еще на брюхе приползешь.
- Да никогда! – выплюнул Джонни в ненавистное лицо. – Много вас таких!
- Мы вернемся к этому разговору, куколка, попозже, когда тебе придется поумнеть. А сейчас пошел вон!

Джонни лишь посмеялся, но смех иссяк, когда на следующий день он стал просматривать американские газеты. Только ленивый не высказался в его адрес, ему припомнили все, что было и чего не было, журналисты глумились над его немужественной внешностью, над изнеженностью – ах, наша принцесса не может спать на жесткой горошине!, – над его «Лебедем» - Джонни Вейр возомнил себя Анной Павловой-третьей! И словно чтобы рассорить их, и вбить между ними клин, газеты на все лады нахваливали Эвана – героя, который едва ли не встал из гроба, чтобы совершить подвиг ради родной страны. Это было ужасно обидно, и все уговоры Эвана, все хорошие слова, которые он говорил о Джонни в интервью и на пресс-конференциях, не могли приглушить горечь. Джонни ушел в гостиницу к маме, и там долго плакал, а когда вернулся в свой номер, Эван смотрел так виновато, так нерешительно, так боялся огорчить его, что Джонни захотелось встряхнуть его хорошенько и закричать: «Ну почему ты-то чувствуешь себя виноватым? Не мы с тобой ведем эти игры! Давай не будем сейчас оплакивать мое поражение, давай порадуемся за твою победу!» Но вместо этого он сказал совсем другое:
- Мангуст, я так больше не могу…
Он подождал, пока Эван сядет на кровать рядом с ним, и обхватил его за шею.
- Little swan… - шептал Эван, осыпая его поцелуями и прижимая к себе худенькое тело. – Ну что ты, малыш? Все будет хорошо.
- Я не хочу больше прятаться по углам, - тоном маленького капризули протянул Джонни, и его голос задрожал.
- Ноу проблем, - легко согласился Эван, целуя его. – Значит, не будем.

Джонни и Эван в Турине






***


Я умею довольно хорошо писать по-русски и многое понимаю. Хорошо, что люди вокруг не знают, как много я понимаю…

О своей репутации дивы
Не думаю, что я дива. Не думаю, что вообще имею право вести себя подобным образом. Мне нравится, чтобы все было по-моему. И если это значит быть дивой… ну извините! Нужно придерживаться своего плана и делать то, что радует. И иногда вступать в спор с другими. Неважно кто это – продюсер, судья, тренер. Нужно делать то, во что веришь. Быть достаточно сильным, чтобы сказать: “Стоп! Я буду делать это вот так, а вы можете поддержать меня или лишить поддержки, но я поступлю по-своему”.
(из интервью, март 2007)


Патти бесшумно поднялась по лестнице, осторожно приблизилась к комнате сына, прислушалась. Из-за двери донеслись приглушенные рыдания.
- Джонни… - постучала она осторожно, чтобы не разбудить остальных домочадцев. – Можно мне войти?
После короткой заминки Джонни сам открыл дверь, впуская ее. Патти увидела покрасневшие глаза, мокрые следы на щеках, и острая нежность захлестнула ее. Она крепко обняла своего мальчика.
- Мой дорогой. Ты самый лучший, Джонни. Мы тебя очень любим, помни об этом.
Они с мужем рано поняли, что растят необычного ребенка. Когда-то давно они все обсудили и решили: они никогда не станут давить на Джонни, заставлять делать то, что противно его естеству. Их дело – помогать, холить и лелеять экзотический цветочек, что подарил им Господь.

Она вкладывала в ребенка всю душу, учила не только читать, писать, рисовать, но и понимать музыку, рассказывала о боге и окружающем мире, помогала находить общий язык с любым человеком, воспитывала в нем гордость и чувство собственного достоинства. Она научила его уважать и себя, и других людей, какими бы странными они не казались, научила гордиться своей неординарностью прежде, чем Джонни сам осознал ее. Для Патти не было никого в мире дороже ее чудесного мальчика, а у Джонни не было друга более верного и понимающего, чем мама.
То, что творилось вокруг Джонни с осени, а особенно начавшаяся после олимпиады травля, заставляло Патти в бессилии стискивать кулаки. Умудренная жизнью женщина понимала происходящее лучше, чем ее живущий в другом мире сын, в свои 21 совершенный ребенок. Ей ли было не видеть, как красив ее мальчик, какими жадными глазами следят за парящей надо льдом фигуркой имеющие солидное положение в обществе мужчины, не привыкшие отказывать себе в прихотях. Джонни рассказал ей о домогательствах Плейшера и Райта, и она давно уже жила в ожидании, когда же грянет гром – и гром не заставил себя ждать. Только в отличие от Джонни она понимала – это не конец. Дальше будет еще хуже, слишком влиятельных людей разозлил ее сын своим отказом.
Что ж, она готова, если понадобится, сражаться с целым миром за своего сына.

На экране лэптопа светилось окошко почты. Джонни заметил ее взгляд.
- Не надо, мам, не читай. Ты расстроишься.
- Я хочу знать, что эти люди пишут моему сыну, - твердо ответила Патти, направляясь к кровати Джонни.
Села, поставила лэптоп на колени. Пробегала глазами текст, и ее охватывали гнев и боль – как, ну как можно было написать ТАКОЕ ее ребенку?? В чем его вина? В том, что плохо себя чувствовал и не смог завоевать треклятую медаль?
«ТЫ ГРЯЗНЫЙ ПЕДИК!» - капслоком вопило безграмотное послание. – «ТЫ БИЗДАРНАСТЬ ШИКУЮЩЯЯ ЗА НАШ ЩЕТ! ТЫ ТОЛЬКО И УМЕЕШЬ ЧТО ВАЛЯЦА НАЛЬДУ И РЫДАТЬ ВЫКЛЯНЧИВАЯ АЦЕНКИ! ТЫ ПРОСТО МАЛЕНЬКАЯ ШЛЮХА И ТВАЕ МЕСТО В ПИДОРСКОМ ПУБЛИЧНОМ ДОМЕ А НЕ СРЕДИ СПОРТСМЕНОФ! ТЫ ПАЗОР ДЛЯ НАШЕЙ СТРАНЫ! УБИРАЙСЯ!

Патти дочитала до конца, решительно щелкнула мышкой и удалила мерзкий опус.
- Мама… - встрепенулся Джонни.
- Так надо, сынок.
- Но ты же сама всегда говорила, что нужно к любому человеку относиться с уважением, даже если он твой противник.
- Это не человек, Джонни, - Патти методично очистила папку с удаленными письмами. – А даже библия учит нас не метать бисер перед свиньями. Этому негодяю не нужны твои оправдания и извинения. Он просто потешил свое убогое самолюбие за счет того, кто на порядки превосходит его по всем статьям.
Патти отложила лэптоп и притянула сына к себе. Джонни забрался на постель с ногами, обнял, по-детски прижался к ней, и когда Патти принялась перебирать его кудряшки, шепотом спросил:
- Мам… за что?..
Патти помолчала, ласково поглаживая мягкие волосы сына. Ее мальчик. Такой красивый, такой нежный, такой хрупкий и такой мужественный. Он не должен сломаться из-за того, что человек подобен шакалу в стае с его принципом существования «упавшего – добей».
- Помнишь историю Адама и Евы, Джонни?
- Помню.
- Помнишь, почему пали самые первые люди на земле? Они позавидовали богу, пожелали стать равными творцу.
- Будете как боги, знающие добро и зло… - пробормотал Джонни.
- Да. А пробудил в них эту зависть самый первый завистник – сатана. Первое чувство, которое заставило людей действовать – это зависть. С тех пор так и идет. Сын Адама и Евы Каин позавидовал своему брату Авелю.
- Каин, где брат твой, Авель? Разве я сторож брату своему? – вновь ответил Джонни цитатой из библии.
- Никогда никому не завидуй, Джонни. Зависть разъедает душу, толкает человека на подлость. Неважно быть первым, неважно быть богатым – важно быть честным. Особенно с собой.


***


C Джастином, я называю его Пэрисом, мы дружим уже пять или шесть лет. Он мой очень хороший друг. Он всегда за моей спиной, когда я соревнуюсь, всегда поддерживает меня. Если мне нужно с кем-то поговорить, он рядом. Если я хочу с кем-то потусоваться, он готов пойти со мной. Мы хорошие друзья. Единственный человек, кто является моим бОльшим другом – моя мама. Так что Джастин – мой лучший друг, поддерживающий меня во всем.
(из интервью, 2006)


Откровенно говоря, мне однажды предложили сниматься в порно. Это было после олимпийских игр.
(из интервью, 2009)


Джастин осторожно заглянул в приоткрытую дверь. Джонни стоял перед зеркалом и мрачно разглядывал свое отражение. Услышав шорох, он, не поворачивая головы, бросил:
- Заходи.
Джастин вошел, привалился плечом к косяку, испытующе посмотрел на друга.
- Судя по твоему виду, предложение оказалось так себе.
Джонни резко развернулся, зеленые глаза засверкали от гнева.
- Так себе?! Фак! Ты знаешь, что он мне предложил?!
- Если скажешь, узнаю, - Джастин нарочито неспешно прошел в комнату и устроился в кресле. Его невозмутимость всегда успокаивала Джонни, как бы тот ни был расстроен.
- Он предложил мне сняться в порнухе, - сказал Джонни и засмеялся – слишком громко и с надрывом, на грани истерики. – Слышишь, Пэрис? В порнухе!
- Но ты же отказался? – все так же невозмутимо спросил Джастин, не подавая вида, как встревожен. Ему очень не нравилось происходящее, ох, как не нравилось. Все, что творилось вокруг Джонни последние полгода, свидетельствовало об одном – о методичной, всеобъемлющей травле. И Джастин опасался, выдержит ли его ранимый друг столь мощный прессинг – или сломается.

- Отказался, конечно! – Джонни снова повернулся к зеркалу. – Я и впрямь так хреново выгляжу, а, Пэрис?
- Прекрасно ты выглядишь, - ворчливо отозвался Пэрис. – Иначе бы тебе не делали сомнительных предложений.
Джонни засмеялся, всмотрелся в отражение, снова резко отвернулся.
- Плейшер, Райт, теперь Гукерт… Я выгляжу как дешевая шлюха, готовая лечь под каждого?
- Блин, Джонни, кончай городить чушь! Успокойся, ты выглядишь как дорогая шлюха. Что ты как маленький? Тебе первый раз предложили заняться сексом?
- Для порнухи – первый! – вздернул нос Джонни.
- Все когда-то бывает первый раз, - иронично заметил Пэрис. – Лучше расскажи, что это был за тип.
- Ой, такой праативный… - состроил гримаску Джонни и наконец плюхнулся на кровать. Оба рассмеялись. – Правда противный. Знаешь, он похож на сутенера. И мне кажется, я его где-то видел.

Джонни умолк. Джастин судорожно соображал, что бы сказать, чтобы отвлечь его от мрачных мыслей, но не успел.
- Знаешь, Пэрис, я боюсь… - вдруг пробормотал Джонни. – Мне кажется, все, что творится, весь этот ад связан с Плейшером. Он же пиарщик, и связей у него до хрена. И он же пригрозил, что я к нему на коленях приползу, а он не из тех людей, кто бросает слова на ветер.
«Ты еще сомневаешься?» - хотелось крикнуть Джастину, но вместо этого он лениво поинтересовался:
- Так ты уже собрался?
- Куда? – не понял Джонни.
- Как куда – ползти к Плейшеру. С Эваном попрощаться не забудь, – подколол Джастин.
- Пэрис! – завопил Джонни и запустил в него подушкой.
Джастин перехватил снаряд на лету и отправил обратно, и следующие четверть часа они вели игрушечное сражение. Наконец оба свалились на кровать, все еще вздрагивая от смеха. Джонни перекатился, как котенок, улегся поперек Джастина и сладко потянулся.
- Что бы я без тебя делал?
- Надо полагать, сейчас полз бы к Плейшеру, - стараясь быть серьезным, ответил придавленный Джастин, и тут же схлопотал по ушам.
- Но-но! Лебеди не ползают! Зарубите себе на носу, сэр Джастин Чилдерс!
«Если только это не умирающие лебеди…» - мрачно подумал Джастин.


Джастин с омерзением разглядывал холеную физиономию Гукерта, занимавшую почти весь экран лэптопа. Все оказалось просто до банальности: стоило забить в поисковик «Гукерт», как компьютер сразу выдал десятки ссылок на прошлогодний скандал в Белом доме. Гукерт оказался элитной проституткой и владельцем порносайта для геев (а его вид и возраст говорили, что он, скорее всего, еще и сутенер). А устраивал его на работу в Белый дом в 2003 году ни кто иной, как их старый знакомый, Плейшер. И блоггеры, раскопавшие эту грязную историю, не сомневались, что Гукерт оказывал ему услуги и по своему основному профилю.

Часть 5